Я иду по берегу Тихого океана, и волны мягко касаются ступней, рассыпаются десятками брызг и исчезают среди разноцветных россыпей причудливых камней.
Океан. Далекий и недосягаемый долгие годы, плещется у самых ног. Сегодня. Сейчас. В эту самую секунду.
Величественный и неторопливый.
Необъятный и непоколебимый. Спокойный и беспристрастный.
Тихий.
Хранящий в своих глубинах неодолимую силу, пробивающуюся на поверхность напористыми волнами, которые подтачивают скалы и в песок истирают камни.
В шепоте прилива, золоченого догорающим за вулканами закатом, заключено эхо безмолвной мудрости, накопленной тысячелетиями.
Шорох мокрых камней под ногами, на которых застывают капли бессмертных вод.
Океан, дышащий убаюкивающим прибоем. Живущий тысячей лиц, нашедших зарождение, эволюцию и пристанище в его темных глубинах.
Замершее время, не властное над его невозмутимостью, беспомощное, обволакивает берег и верхушки гор, умиротворенных мягкими облаками. Спящий вулкан, склоны которого укутаны снегом, величественно взирает на бухту, вторя нерушимому спокойствию океана.
Часы и дни здесь слизываются языками волн, годы это всего лишь бессменный цикл полуденного сияния и полуночного света звезд, отражаемых в зеркале океанской глади.

В многообразии выброшенных на берег камней собираю маленькие шедевры природы. Гладкие, отточенные водой в течении десятилетий или же острые и неподатливые, совсем недавно попавшие в стихию. Уникальность и красота каждого, наполненные цветом от набегающих волн.
Медленно и неторопливо океан учит делать выбор. В самом начале хочется взять каждый, а ближе к заходу солнца ты все отчетливее понимаешь, какие цвета тебе нужны, какая фактура и форма, какой возраст, проведенный в шелесте волн, важен для твоего воображения. Сидя на берегу и перебирая пальцами его частицы, я изучаю каждый и делаю кропотливый выбор. Океан безучастно шумит в одном шаге. Небо медленно умирает в лучах исчезнувшего за хребтами солнца.
В моих руках коллекция. Маленькие шедевры, которые выбрал я сам. Один голубой и несколько синих, пара желтых, а еще причудливые белые в обрамлении зеленых вкраплений.
В ногах ощущается приятная усталость. Брызги волн оставили на них свои тени. Отпечатались в волосах, а одна капля сорвалась и медленно-медленно стекла по лбу солёной прохладой.
Я с благодарностью протягиваю ему свои ладони, а он прикасается к ним волнами. Отпускает с коротким молчанием. И снова касается, оставляя на них свой запах.
Оставляя во мне холодное совершенство океана.

Как тончайшие нити рассекают нежную кожу, разрывая ее волокна на молекулы пленительной боли, так терпкое дыхание становится все более неистовым, заходясь жадными нотами охрипшего голоса. Тонкая красная линия, стекающая по своду упругих ягодиц на марево плавящихся бедер. Еще одна, растекшаяся огненным языком удовольствия вдоль позвоночника. И еще. Хлесткая боль, заливающая поясницу. Ниже. Черт возьми, ниже. Ещё. Ещё, ещё, ещё! Жадные прикосновения хлыста, неотвратимые, ближе и ближе к лону, настигающие покрытые густой влагой губы, раскрывшиеся в томительном ожидании, сочащиеся в несбыточном желании. Вспышки моментальной боли, неуловимой и неконтролируемой. Снова и снова. Заменяющие реальность, хлесткие вспышки повиновения, ставшие единственной вселенной существования. Придыхания, горячие и неуверенные, перерастающие в голос, набирающий силу от нестерпимости пленительных мук. Симфония пылкого подчинения, разрезаемая сопрано нигде и никогда неповторяющихся криков. Симфония отчаянного натяжения под аккомпанемент неподконтрольного тела, танцующего в темноте под такт пальцев, сжимающих черные простыни. Жаркая музыка, где каждый пассаж загорается в момент болезненного прикосновения, и, не успев утихнуть, разгорается сильнее под беспощадностью изящного хлыста, разрастается новыми тональностями и сменяющимися тактами. Тело, словно девственная нотная тетрадь, на которой фантазии его композитора отпечатываются бардовыми красками нот, обретая молниеносное звучание со всем пылом, на которую только способны связки. Концерт для оркестра натянутых струн, пронзительной музыкой заполняющий невесомую тишину распаленной ночи. Утонченное произведение его дирижера, обретшее финальный аккорд на страницах бездыханной тетради, заполнившейся глубокими росчерками о силе красок и полноте звуков…

Обычный вечер. И музыка маленького кафе, вдруг разрезавшая реальность своим появлением. Именно эта песня, и именно сейчас. Замершие чувства, остановившиеся в неожиданности. Обострившийся слух и абсолютно размытая действительность. Нотами, голосом, словами на незнакомом мне языке. Недавними воспоминаниями. Невозможно быть к этому готовым. Слишком стремительно проникает на самую глубину, оставляя на поверхности едва различимый всплеск.
Твоя визитная карточка для меня, проявленная каллиграфией времени. Где бы я ни находился. Словно тонкий шлейф аромата духов или запаха волос, по которому можно почувствовать о присутствии.
Эта песня. И ты. Так близко.

Я помню предыдущий день рождения, проведенный с тобой в Москве.
Каждую нашу встречу секунды с оглушительной скоростью отнимают то немногое дозволенное нам время, но от этого оно становится лишь более красочным и глубоким в моих воспоминаниях до самых деталей.
На подоконнике стоит твой подарок и согревает теплом на протяжении четырех времен года.
Вот и сегодняшний день мне снова хотелось бы провести рядом с тобой.


Прослушать или скачать Bryan Adams Here I Am бесплатно на Простоплеер

Странно, но каждый раз, когда я возвращаюсь в Екатеринбург, мне нестерпимо хочется уехать отсюда, почти что сбежать, оставив в памяти лишь отрывки связанных с этим городом коротких воспоминаний. Это город, красота центра которого скоропостижно меркнет и смывается пронзительно холодными дождями, истаивает межсезонной грязью, покрывается липкой пылью и затем исчезает из ощущений легким сном. Здесь мало мест, где мне хорошо в ощущении внутренней гармонии с окружающей меня обстановкой. Непросто отвечать на вопросы о том, какой Екатеринбург и что в нем особенного, потому что он словно черно-белый снимок в середине фотоальбома моих переживаний. Даже воспоминания о крохотном Алагире легли в этот альбом цветом и теплыми чувствами, расцветшими пушистыми каштановыми деревьями.

Но что меня действительно тронуло сегодня здесь - это фотографии уральских ветеранов на стендах Победы в центре города. В этих лицах свет и неимоверная пронзительность жизни, тронутая морщинами воспоминаний далеких сороковых. У меня нет слов для вас, дорогие, лишь чувства преклонения и почитания, идущие из глубины моего сердца.

Очень много слов, смыслов и абзацев, которые не оставили равнодушным.
Кремация — это безбожно, и я знал, она боится, что тот, кого сожгут, уже не воскреснет.

Мне ужасно хотелось проломить его головой штукатурку, до кирпича, но мы с детства приучены принимать нашу трусость за терпеливость.

Даже если бы я выжал воду из разделочной доски, вы бы наверняка сказали: у вас отлично получилось, жаль только, что я не хочу пить.

Намного легче тем, над кем небо пустое, чем тем, кто поместил туда свое ошибочное представление о Боге.

— Не все ли вам равно? - спросил он.
— Вы правы, но иногда человеку хочется думать, что не все равно, - сказал я.

Нет смысла связываться с тем, кому нечего терять.

Ты будешь слушать и думать обо мне, правда? А я вру, конечно, буду, потому что в момент расставания нет ничего унизительнее, чем сказать правду.

Того, кто читает, обычно оставляют в покое. У него не спрашивают, откуда он едет, есть ли у него семья и тому подобное. Тот, у кого книга в руках, словно не существует. Не надо угощать его пирожными или напитками, книга делает его невидимым.

Пойми, мы живем до тех пор, пока способны, не краснея, врать в лицо любому.

Я ни разу в жизни не знакомился на улице. Я всегда дожидался, пока со мной заговорят. Словно высокого пошиба шлюхи, я взглядом давал понять, да, путь открыт, я вечно пребывал в режиме ожидания, мог ждать месяцами.

Неожиданно, вместо того чтобы анализировать характер короля Лира, я вдруг начал рассказывать о том, о чем все эти десять лет не говорил никому. Я рассказывал, как из придорожных колонок струится вода, а она не приставала с расспросами и не интересовалась подробностями. Она просто прижала меня к себе с такой силой, что ее лобковая кость оставила лиловый след на моем колене.

Мне хотелось, чтобы запрет доктора Видака действовал всю жизнь. Чтобы я мог лежать здесь одетым каждую ночь до рассвета и просто говорить, говорить, пока она еще слышит мой голос. Я желал одного - чтобы она прижала к себе мою руку и чтобы я чувствовал сквозь ее халат тепло ее бедер. И когда ее губы задрожали, я понял, что последние несколько фраз она уже не слышала. Я замолчал и просто следил за телом, которое дергалось все отчаяннее. Я чувствовал, как выгибается ее позвоночник, словно у тяжелобольных в реанимации, которых пытаются оживить электрическим током. Как смычок, который вот-вот лопнет.

Я знал, что мама с точностью кардиохирурга найдет то единственное сочетание слов, которое навсегда вырежет из сердца Эстер развевающиеся нейлоновые шторы, танцующий плафон и сожженный спермой линолеум в ресторане "Розмарин".
— Я не потерплю, чтобы ты приводил ко мне своих шлюх. Веди ее в мотель, как остальных, - сказала она и захлопнула дверь.
И я увидел, как слезы вымывают из глаз Эстер последние остатки света.

— Не перечь мне. Лучше намажь везде, — сказала она, и я медленно намазал ей все тело, от шеи до пальцев ног, и потом, возвращаясь обратно, я добрался в окрестности половых губ, покрытых капельками пота, но старался не прикасаться к ним.
— Везде, — сказала она из-под растрепанных волос, но я продолжал согревать ее пульсирующий клитор одним лишь дыханием, потому что мне хотелось понаслаждаться предчувствием страсти.
— Господи, больно, — простонала она, когда я попытался войти в нее, и я собрался отступиться, из дальнего закоулка моего мозга кто-то чуть слышно требовал пощады.
— Я хочу. Я так хочу, — прохрипела она, десять ногтей вонзились в мою плоть, и она опрокинула меня в себя, словно вонзая копье в собственное тело, и, когда раненый зверь взревел, я понял, что страдание неизбежно переплетается с наслаждением. Что блаженство — это, в сущности, облагороженная боль.
Как житель Помпеи, от которого осталась одна человекообразная пустота, запечатленная в лаве, лежала она на черном матрасе, прижимая подушку к животу, все еще полуголая после всплеска страсти, но полоса спермы наполовину высохла на ее бедрах, а слезы наполовину высохли на ее лице.

— Я никогда больше не буду так уходить, — сказал я и лег рядом с ней. Она забралась ко мне под пальто, но даже там в укромной тишине она оставалась безнадежно одинокой, как те, для кого Бог забыл сотворить мир.

Ноты были для нее чем-то вроде пустоты, оставленной человеческим телом в застывшей лаве, пустоты, которую исполнитель должен заполнить собой.

Как правило, женщины мирятся с наличием соперницы, пока могут притворяться, будто не знают об этом.

Мне омерзительны бабки-пошептуньи, которые будут молиться за тебя, спаси и сохрани вас Господь, и всю вашу семью, а если у тебя нет мелочи, плюют тебе вслед, как будто бедность дает человеку право творить безобразия.

По-моему, свобода — это состояние, когда ничто не привязывает нас к окружающей действительности. Когда у нас ни мечтаний, ни страстей, ни страхов. Когда у нас нет ни цели, ни бесцельности, когда этот вакуум абсолютного безразличия не причиняет нам боль. Свобода удивительна в своей бесцветности. Она совершенно непохожа на равнодушие, поскольку последнее невыносимо цинично, непохожа на отчаяние, когда нечего терять, потому что отчаяние всегда скрывает стыд или тайную надежду. Если уж совсем на все наплевать, это архичеловечно. Свобода — это антипод отчаяния, это обесчеловечивающее состояние.

И еще я понял, что верю в Бога — не в шулера, который играет чужими судьбами и рушит их, точно карточные домики, но в Бога, которому уже пять тысяч лет насрать на все происходящее.

Конечно, образ Бога у меня второсортный, но он мне достался от священников второго сорта, думал я.

Где-то я читал, что есть люди, которые строят лабиринты, а есть те, кто в них блуждает. И возможно, единственное, что меня отличает от остальных, так это то, что я способен выполнять оба задания. Судить, стоят ли мои лабиринты потраченных нервов, либо это просто старательно выполненная безделица, уже не мое дело.

Ты даже не представляешь, сколько всего может простить себе человек в случае необходимости.

Я спросил, что она думает обо мне. Она сказала, то, что она обо мне думает, не имеет никакого отношения к тому, что она ко мне чувствует.

Париж. Город, в котором я никогда не хотел побывать, но который так или иначе обращал на себя мое пристальное внимание своим названием, и той обманчивой аурой, искусно создаваемой проспектами привлекательных путеводителей. Достопримечательности и свидетели ушедших веков, замки королей и багряные краски распустившихся садов. Мон Мартр, Лувр, Эйфелева башня и замки Луары. Только вот в описаниях всех этих красот как-то забылись и замылились живые люди, такие же, как мы с вами, с теми же разочарованиями, надеждами и ценностями. Без них Париж мертв. Пуст, как выпотрошенная хеллоуинская тыква. И стоит лишь поближе взглянуть на них, что каждую секунду вдыхают жизнь в эту столицу туристических иллюзий, и она перестает быть городом вечной любви и романтизма. В глазах и чувствах каждого человека можно узнать настоящий Париж, честный, где отчаянье одних переплетается со счастьем других, где человек на незнакомом диалекте знакомо любит, торжествует или грустит. И этот Париж жив своими жителями, этакими легкими, которые наполняют душу любовью к жизни и жаждой дышать и чувствовать.

"Что это был за человек? Я знаю, заговорщика звали Гай Фокс, и в 1605 году он пытался взорвать Парламент. Но кем он был на самом деле? Каким он был? Нас учат помнить не человека, а идею. Ибо человек слаб. Его могут поймать, его могут убить и предать забвению. Но идея и четыреста лет спустя способна изменить мир. Я из личного опыта знаю, что такое сила идеи. Я видела, как во имя идеи совершались убийства. Как люди шли на смерть. Но идею нельзя поцеловать… к ней нельзя прикоснуться, обнять ее. Идея не может истечь кровью, она не чувствует боли. Идея не умеет любить. Так что не идея причина моей скорби, а человек. Из-за него я помню пятое ноября. Его я никогда не забуду."
Evey

Заметил, что чем раньше я ложусь спать, тем больше снов посещают меня долгой ночью. Тем они насыщеннее, ярче, неожиданнее, а самое главное - глубже по силе физических ощущений. Я до сих пор не понимаю каким образом, но во сне я чувствую тонкие пальцы на своей шее, их чувственные нажатия и приятное расслабление..чувствую прикосновения и нежность крепких объятий, впечатления настолько ощутимы, что там, во сне, реальность ночного мира кажется беспрекословной и несомненной.
Так было и прошлой ночью. Снился странный сон, состоящий из десятков разорванных короткометражек. Я запомнил лишь две, но так и не смог понять, что могла бы означать хотя бы одна из них.

Часть первая. Ты.
Я увидел размытую фотографию на твоей странице, и странный статус. "Я в Петропавловске". Отчетливо запомнил свое недоумение даже во сне - где это? Далеко ли отсюда? Затем пауза, словно непроглядная чернота смены декораций. Поворачиваю голову и оказываюсь в квартире. Прохожу через коридор, к свету, шагнув в пропитанную мягким светом настольной лампы комнату. Вас двое, а может быть трое, я увидел только тебя. Узнал с первого мгновения, и конечно же уже был не в силах обратить свое внимание на других. Ты сидела на кровати, при виде меня твои губы покрылись нежным румянцем улыбки, произнеся какие-то слова... Твоя радость была такой настоящей, подлинной, теплой, что я не выдержал, мне захотелось прикоснуться к тебе и почувствовать гладкую кожу подушечками своих пальцев. Я провел ими по щеке, вверх, коснулся шелковых прядей и зарылся в самую их глубину. Твоя улыбка что-то сделала со мной, рука сама собой сжалась, захватив копну волос и потянув их назад... Голова поддалась, а шея грациозно прогнулась, словно ведомая миллионами тончайших нитей, соединенных нервными окончаниями на кончиках моих пальцев. Чуть обернулась, окинув меня краем своего взгляда и обожгла сильной, огненной улыбкой...

Часть вторая. Борт.
Лучи солнца пробивали прозрачные стекла герметичной кабины. Какой-то предмет был расположен на пьедестале, а когда он был убран, напарник встревожился, что, возможно, что-то могло повредиться.
Интерцепторы - переключаю ручку - в порядке.
Flaps. One. Two. Three. Full. Возвращаю рычаг вверх. Устанавливаю в Config 1+F. Checked.
Parking brakes. Приподнял и перевел переключатель. Released.
Буксировщик ловко подцепил переднюю стойку. Being pushed back. Все в порядке.
Вдруг время резко ускоряется, push back tracktor тянет наш борт по рулежке уже не перед, а за собой, увеличивая скорость, разгоняя 60-тонную машину быстрей и быстрей буквально за мгновения. Следующая секунда, и он отцепляется, и словно тут же отпрыгивает куда-то в сторону, уворачиваясь от основных стоек шасси. Еще секунда, и борт повело вправо, от несогласованности действий не успеваю парировать левой педалью, и машина неизбежно достигает глубокого оврага сбоку от рулежной дорожки. Время становится тягучим и мягким, картина вокруг напоминает slow-motion съемку. Физическое ощущение неизбежности. Крыло вонзается в тонкий газон, вспахивая землю. По инерции фюзеляж разворачивается вправо и начинает переворачиваться. Я чувствую невесомость, кабина вокруг медленно вращается. Стараюсь ни к чему не прикасаться, в голове одна мысль - выжить. Резкое ускорение, хлопок, меня выбрасывает через разломившуюся обшивку, и плавное течение секунд осторожно подхватывает меня в воздухе. Несколько мгновений, и я мягко касаюсь ладонями, а потом и коленями бетонки. Чувствую ее прохладу. Выдыхаю. Просыпаюсь.

Осень, прошедшая черту невозврата. Деревья, облетевшие, потухшие в брошенных на землю листьях. Все более ранний закат и позднее восхождение. Медленное погружение в сон, в подступающую прохладу неотвратимости и нетленной тишины. Обнаженные ветки, покачиваясь, скребут последними листочками по темно-лиловому небу. А там звезды... Сотни ярких и едва заметных, мерцающих и будто дрожащих в объятиях вечного холода. Чьи-то надежды и желания, десятки мыслей о лучшем и несбывшемся, выстроенных в причудливые созвездия мечтаний. А вот где-то сорвалась, и упала маленькой кометой, угаснув, за пазуху загадавшего ее человека. А он почувствовал, и улыбнулся тихо одними уголками губ своей мечте, которая стала ближе..ярче..чуть-чуть, но так осязаемо.

А я же сегодня лишь почувствовал последние выдохи ушедшего лета. Эти незримые облака теплого дыхания с запахом тихого, летнего вечера. Спасибо тебе за новые впечатления, а главное за новые мысли и новые смыслы.
И спасибо тебе осень, за твою мягкую нежность, пленительное очарование красками и шелест облетевших воспоминаний.